Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

– Он… – Тайрер не договорил, их внимание привлек шум на улице. Самураи со всех ног бежали к одной из лавок на восточной стороне, которая была объята пламенем. – Боже милостивый, это же дом сеи… – В следующую секунду он уже бежал, Макфей – за ним по пятам.

Несколько самураев прыгнули на веранду и начали сбивать огонь, пока остальные торопились к большим бочкам с водой и кольцом ведер, которые стояли через определенные промежутки по всей деревне как раз на случай такой опасности. К тому времени, когда Тайрер и Макфей добежали до дома, пожар уже был почти потушен. Еще полдюжины ведер воды и последние языки пламени зашипели и погасли. Наружная стена лавки сгорела полностью. Внутри они увидели сею и рядом с ним асигару, пешего солдата. Оба они тут же вышли на веранду. Сея опустился на колени и поклонился, асигару поклонился. Они пробормотали слова благодарности. К изумлению Макфея, Хирага, человек, которого он и Тайрер знали только как Накаму, бесследно исчез. Но прежде чем кто-то из них успел открыть рот, офицер начал допрос сеи и пешего самурая.

– Как начался огонь?

– Чужеземец бросил в стену горящую тряпку, господин.

– Собачье дерьмо, все они! Ты составишь донесение и объяснишь причину этих беспорядков. К завтрашнему дню, сёя.

– Слушаюсь, господин.

Офицер, мужчина тридцати с небольшим лет с отметинами оспы на лице, прищурившись, заглянул в лавку.

– Где второй?

– Господин?

– Второй человек. Японец, которого загнали сюда гайдзины, – раздраженно произнес он. – Отвечай быстрей!

Асигару почтительно поклонился.

– Прошу простить, господин, здесь больше никого не было.

– Я отчетливо видел, как он вбежал сюда, он был при мечах. – Он повернулся к своим людям. – Кто видел его? – Все они смущенно посмотрели на него и покачали головами. Его лицо покраснело. – Обыскать дом немедленно! – Обыск был тщательным, но нашли только семью сеи и его слуг. Их выгнали на веранду, где они попадали на колени, поклонились и остались сидеть на коленях. Они отрицали, что видели кого-нибудь. Короткое замешательство, потом Тайрер и Макфей, потеряв от изумления дар речи, увидели, как офицер вдруг вышел из себя и напустился на семью сёи.

Асигару и воины стоически вытянулись по стойке смирно и замерли, как изваяния, все остальные уткнулись головами в землю, дрожа, пока он осыпал их ругательствами. Без всякого предупреждения офицер подступил к асигару и наотмашь хлестнул его по лицу тыльной стороной ладони. Тот остался стоять неподвижно, изо всех сил пытаясь сохранять бесстрастное выражение под обрушившимся на него градом ударов и обвинений. Офицер что-то крикнул пронзительно, сёя мгновенно поднялся на ноги и встал рядом, не делая никаких попыток уклониться, пока самурай в исступлении бил и его по лицу с той же жестокостью; женщины и дети против воли морщились при каждом ударе, но головы не поднимали.

Расправа прекратилась так же внезапно, как и началась. Оба человека низко поклонились, лица их побагровели и опухли. Сея снова опустился на колени. Офицер церемонно поклонился в ответ, ярость его пропала бесследно. Его люди построились, и он повел их к Северным воротам, словно все произошедшее только что было самым обычным делом на свете. Через несколько секунд, когда это правильно было сделать, сёя встал, женщины и дети вошли в дом, а он начал руководить восстановлением стены. Жители деревни вернулись к прерванным делам.

– Какого дьявола все это значило? – спросил Макфей.

– Не знаю, – ответил Тайрер. Оба были потрясены увиденной жестокостью и той апатичной безропотностью, с которой она принималась. – Я разобрал лишь отдельные слова – похоже, это связано с Накамой, кажется, все они заявили, что его здесь не было.

– Но это невозможно… Я точно знаю, что он был в этой хижине. Я сам его видел. – Макфей промакнул вспотевший лоб. – Кроме того, зачем было сносить все это от того ублюдка? Он же сумасшедший. И поглядите на них теперь: ведут себя так, будто ничего не случилось. Почему?

– Не знаю… Может быть, Накама сумеет объяснить. – Тайрера передернуло. – Одно вам скажу. Будь я проклят, если захочу оказаться в их власти. Хоть когда-нибудь.

– Привет, Эйнджел, как ты себя чувствуешь?

– Здравствуй, дорогой, я, мне гораздо лучше, спасибо. – Анжелика тускло улыбнулась вошедшему Струану. Он закрыл за собой дверь. Она сидела опершись на подушки в своей спальне во французской миссии; полдень давно прошел, и солнце мягко заглядывало в окно, оставляя на занавесях тень часового, постоянно находившегося теперь снаружи.

Ранним утром, когда Струан примчался – приковылял – к ее постели, она отказалась переезжать, сколько он ее ни уговаривал, владея собой достаточно хорошо, чтобы не забыть: ей во что бы то ни стало нужно остаться здесь, потому что сегодня вечером Андре Понсен доставит лекарство, которое очистит ее ото зла. Нет, не зла, да, зла, хотелось кричать ей, Андре очистит меня ото зла, которое я ношу в себе, и ото зла, которое я совершила.

– О, Mon Dieu, Малкольм, со мной все в порядке и я не хочу переезжать!

– Пожалуйста, не плачь, дорогая, прошу тебя.

– Тогда оставь все как есть, Малкольм. Все в порядке, я в полной безопасности, я всегда была в безопасности, и доктор Бабкотт дал мне что-то, чтобы унять эту дрожь, не правда ли, доктор?

– Правильно, Малкольм, – кивнул Бабкотт, – и, пожалуйста, не волнуйтесь, с Анжеликой все в совершенном порядке, проснувшись, она будет здорова-здоровехонька. Лучше не тревожить ее сейчас. Не переживайте.

– Но я, черт подери, как раз переживаю!

– Вечером, возможно, ей можно будет вер…

– Нет, – всхлипнула она, и слезы побежали по ее щекам, – не сегодня, может быть, завтра.

Хвала Создателю за слезы, снова подумала она, глядя, как Малкольм приближается к ее кровати, зная, что это Небом посланное оружие против мужчин, почитавшееся всеми за слабость, было могучим щитом. Его улыбка была радостной, но она заметила темные круги у него под глазами, что показалось ей странным, и почувствовала в нем усталость.

– Я забегал сегодня еще раз, но ты спала, и я не захотел тебя беспокоить.

– Ты никогда не смог бы меня побеспокоить. – Его тревога за нее, его любовь была так открыта, так глубока, что ей пришлось стиснуть зубы, чтобы сидеть тихо и не выпалить ему беспомощно всей правды. – Не треовжься, мой самый дорогой, скоро все будет чудесно, я обещаю.